вот что я знаю наверняка — шоферские байки никто не придумывает. Приукрасят слегка — бывает, но в основе всегда реальные события. Сегодня у вас есть возможность наблюдать процесс появления очередной байки; приобщиться, так сказать, к рождению фольклорного детища.
читать дальше
— Всё, парни, тормозим. Кажись, приехали. — Рация пискнула, хрюкнула, и вновь просипела Серёгиным голосом: — Привет, девчонки!
Незатейливый анекдот про плывущих на лодке слепого и одноглазого был последним из трёхчасового марафона, устроенного нами по рации. Приехали.
Машина, разгоняя мутные лужи и тяжко переваливаясь, остановилась на кочкастой обочине. Пока я, шарахаясь от легковушек, брызжущих весенней жижей, добирался до серёгиной фуры, тот уже поднял кабину, и оттопырив ухо грязной ладонью, внимательно прислушивался к шуму двигателя.
— Похоже, клапан! — проорал он, заглушая треск мотора, — Выпускной на третьем горшке, век воли не видать!
Этот рейс не заладился с самого начала. Сперва логисты заявили не ту машину, и мы два часа ждали подтверждения. Потом я поймал колесом кусок проволоки — ещё пара часов насмарку. А километров через двести и вовсе случился этот форс-мажор. Что ж, старина Мерфи ещё ни разу не обманывал: вечер пятницы — лучшее время, чтобы загрузить начальство проблемами.
Случилась эта неприятность на подходе к маленькому рязанскому городку с уютным названием Спас-Клепики. Отцепив на местной парковке свои телеги, мы с Игорем вернулись за аварийной машиной. Быстренько утащили на стоянку, поставили все три прицепа в рядок — аккуратненько так, красиво; стоянка почти пустая, места — хоть в футбол играй. Тягачи цеплять лениво, да и темно уже — скучковались в сторонке у забора, и стали ждать руководящих указаний.
А, забыл сказать. Везли мы сигареты, товар не самый дешёвый, поэтому заказчик обеспечил нас охраной. Три серо-пятнистых богатыря, три «Сайги» с автоматными рожками, одна «Шкода» с жёлтыми мигалками и надписью «Сопровождение». Суровая, короче, охрана.
Поздно вечером, когда уже все угомонились, прогудел — протарахтел рефрижератор, приткнулся сиротливо в уголке рядом с нашими телегами. Не то, чтобы все водилы рефов сплошь социопаты и антропофобы, просто тревожить коллег грохотом холодильной установки чревато как минимум испорченной кармой, вот и стараются встать подальше от всех. Такая у них планида, никто им не рад ни зимой, ни летом.
Утром начальство порадовало известиями: неисправную машину эвакуатор заберёт только в воскресенье к вечеру; примерно тогда же прибудет и резервный тягач. Жить нам здесь ещё больше суток.
В небольшом кафе, походившем скорее на филиал зоопарка, было на редкость уютно: пальмы, попугаи, рыбки в разноцветных аквариумах, и даже здоровенная черепаха лениво буксовала в ящике с песком.
— Эх, по пивку бы сейчас! — мечтательно зажмурился Игорь. — Тут, я узнавал, баня есть.
— Не, пивко, похоже, отменяется, — закручинился Серёга, покосившись на наше пятнистое воинство за соседним столиком. — И водка тоже. Охрана бдит….
Не надо думать, что мы законченные алкоголики, просто неожиданные сутки гарантированного простоя надо было чем-то занять. Погожий апрельский денёк обещал тепло и солнце; сидеть по кабинам в такую благодать — преступление перед организмом.
Подходящий вариант нашёлся в углу стоянки: небольшая уютная беседка, когда-то юного дерзко-зелёного цвета, сейчас облезло топорщилась выцветшими чешуйками краски. Чай уже настоялся, Игорь принёс из кабины пакет с печеньем, уселся на лавку, поправляя висевший на шее ключ с широким фирменным ремешком. У шоферов в привычке носить ключи на шее — меньше шансов потерять; вот и ходят, как первоклашки, варежек на резинке не хватает. Я неодобрительно покосился на ремешок:
— Зря ты, Игорёха, этот галстук на шею привязал. Уж очень он крепкий, не приведи господи, получится как с Лебедем…
— Я слышал, его Брелком за глаза обзывают, из-за этого, да? — Игорь уже настроился слушать. Ну, байки травить — это мы умеем.
Вовка Лебедев — ветеран производства, можно сказать, исторический персонаж в масштабах предприятия. Природа не наградила его богатырской статью, пожалуй, даже отняла основательно. До сих пор помню, как он ездил на своей «девятке», вплотную придвинувшись к педалям и упираясь затылком в противосолнечный козырёк. Недостаток роста с лихвой компенсировался скандальным характером; кладовщики и механики чуть ли не прятались, когда Вова приходил получать положенные ему запчасти.
Из меня рассказчик слабый; вот Серёгу и попросим, тем более, с него всё и началось.
Серёга посмотрел в небо, собираясь с мыслями, выпустил струйку дыма, и начал:
— Ты ж здесь ещё не работал, когда ему самую первую «Сканию» торжественно вручили? Вот вроде нормальный был мужик, а тут говнецо наружу полезло, типа он самый заслуженный. Не то что с нами, даже с начальством перестал здороваться, а только кивает так важно…
Затеял он как-то кабину открывать, а высоко же, с земли ему, недомерку, не достать; вот он залез на подножку, за ручку схватился, ключ в замок вставил; тут нога соскользнула, а дверь возьми да откройся. Ключ в замке, голова в петле, сам в воздухе болтается, ножками сучит. Я как эту картину увидел, подбежал, а что делать не соображу: то ли на помощь звать, то ли ремешок резать. Растерялся, короче… А у Лебедя рожа покраснела, под цвет кабины, шары на меня пучит, слёзы из глаз; обидно, видать, так по-идиотски помирать. Ну тут народ сбежался, приподняли его, ключ из замка вытащили… Так знаешь, что этот висельник заявил, когда голос прорезался? Что я, мол, специально ждал, когда он ластами хлопнет, чтобы его машину забрать! Ну не дебил?
Серёга затушил почти истлевшую сигарету, отхлебнул из кружки. Я знал эту историю, а Игорь с интересом ждал продолжения.
— Ну мне, конечно, обидно стало при мужиках такой бред слушать. Я ему и говорю: «Ты извини, Владимир Васильич, не разобрался я с ходу в ситуации. Ну сам посуди: дверь открыта, из замка ключ торчит, на шнурке какая-то фигня болтается… Я и подумал, какой, мол, у дяди Вовы брелок интересный, так на хозяина похож…» С тех пор и прилипло… Год, наверное, со мной не разговаривал.
Даже у меня эта старая байка вызвала улыбку. Игорь же лежал на столе, уткнувшись лицом в ладони; тело его содрогалось от истеричного хохота:
— Фигня!… Болтается!!… А-ха-ха!
Серёга с видом маститого актёра после удачной репризы нацедил из чайника в кружку, захрустел печенюшкой; мне, значит, эстафету передаёт. Публика в виде Игоря уже разогрета и ждёт продолжения.
Я дополнил предыдущего оратора:
— Ага, помню я эту историю. Ему потом Кошмар пупсика пытался подарить, с колечком на башке, чтоб, значит, на ключи вешать. Мол, стрёмно тебе, Васильич, самому на верёвке болтаться, как лоху последнему; вот тебе заместитель. Вова психанул, за Кошмаром по ремзоне бегал; пупса на крышу конторы попытался закинуть, да в окно главбухши попал. Говорят, не расстаётся она с Вовиным подарком…
Кошмар, он же Мистер Катастрофа, он же Вадим Ашмарин — ещё одна местная легенда. Удивительных способностей персонаж: если кого-то закрыли на ночь в офисном туалете, побили на чужой свадьбе, посадили не на тот поезд — можно не сомневаться, о ком речь. Ехать с ним в паре — почти гарантированно поучаствовать в приключении. На лицо Вадик — что-то среднее между Савелием Крамаровым и тем пацаном из детской комедии, который доставал всех вопросом «А чего вы здесь делаете?». С такой фактурой и жить-то по-другому, наверное, не получится. Фейс обязывает…
— Не ты один, Серёга, на лебедевскую машину глаз положил, — продолжил я. — Тот же Кошмар у тебя в конкурентах. А получилось так.
Ехал Лебедь из Москвы домой, никого не трогал, а тут вводная от начальства: забрать нашего водилу из рязанского сервиса, поскольку ремонт затягивается. Знал бы Вова, что забрать нужно Вадика, он бы через Нарьян-Мар двинул; пофиг, что там дорог нету. Как увидел он кошмаровскую физию с баулом в пол-кабины, то сперва дверь ему открывать не хотел, всё подарок вспоминал. Но потом — куда деваться — всё же впустил. В Шацке на стоянке вообще мировую распили: мол, общаемся поневоле, чего друг другу жизнь поганить; она, мол, и так суровая… Уснули уже друзьями — доверчивый Лебедь и коварный Кошмар.
Назавтра Вова опять за руль прыгнул, к вечеру Самару прошли; тут Кошмар его сменил, — в четыре руки и ехать веселей, — а Вова залез на шконку, зашторился, и сопит там потихоньку. К ночи до Бавлов добрались; Вадик остановился посс… ревизию ходовой части провести. Обошёл он машину, колёса попинал, да и дальше поехал. Ночь ясная, звёзды падают, ветерок полынью пахнет. А тут и асфальт приличный пошёл… Короче, притопил он с горки под сотню, Газель башкирскую обошёл, и тут же в зеркале красно-синее зарево замаячило. Обгоняет его гаишный Форд, сирену включает. Вадик остановился, начал с правами прощаться, а из Форда вылазит карапет в красной футболке, точь-в-точь как у Лебедя. И трусы, как у Лебедя. И лицо… Мать твою! Кошмар шторку на спальнике отдёрнул, а там — никого… Вот тут ему и поплохело. Это ж, пока он вокруг машины бегал, Лебедь, паразит недоношенный, тоже до ветру вышел, а обратно зайти не успел… Гаишники ржут: говорят, в темноте со шлюхой чуть не попутали, много их вдоль трассы шляется.
Не знаю, как два вчерашних собутыльника оставшиеся шестьсот вёрст ехали… Понятно, после такого кидалова у Лебедя паранойя до предела обострилась, и он за руль никого уже не пустил.
Смешливый Игорь опять улёгся на стол, а Серёга, вытирая слёзы, проворчал:
— Лебедь пузатый и почти лысый… Чтобы спутать его со шлюхой, надо быть жутким извращенцем. Ну или татарским гаишником…
Случай почти банальный; я и сам примерно так же напарника терял. И ситуация была куда трагичнее: ночь, зима, глухая трасса, а он в трико и пляжных тапочках. Но вот поди ж ты — Белкин и Петряев никому не интересные фигуранты, а вот Кошмар и Лебедь — эпические герои, на них весь корпоративный фольклор завязан. Штирлиц и Мюллер, блин. Петька и Чапаев. Геолог и Чукча… Диалектика, однако. Поневоле задумаешься о роли личности в истории.
Теперь уже у меня настало время чаепития, а Игорь засмущался:
— У меня история несколько… Не к столу, скажем так…
Серёга оторвался от кружки, хохотнул:
— А где ты увидел утончённых интеллигентов? Вещай давай!
Игорёха расслабился, прочистил горло:
—Ну, тогда слушайте.
Загрузился я как-то на Оренбург, и понёс меня чёрт через Карталы, Бреды, через Новоорск… Апрель на улице, тепло, настроение чудесное. А тут вдруг в животе бурление началось, на нижний клапан надавило — того и гляди сорвёт. Дорога там сами знаете: ни стоянок, ни туалетов; кустов нормальных и тех не найдёшь. А я с прицепом шёл, думаю, чего я страдаю? Залез на дышло, закурил; благодать — спереди тягач закрывает, сзади — прицеп; есть с боков небольшой промежуток, да кому это надо — по грязи шастать, за водилой подглядывать.
И только я расположился, бац — откуда ни возьмись деваха со стороны обочины, грудастая, симпатичная. Видать, сзади на легковой подъехали. Другая бы сообразила и отвернулась, а эту на разговоры потянуло: «А вы не подскажете, мы на Орск правильно едем?» — а глазюками так и зыркает. Я сижу во всей красе, как производитель на выставке, деваться-то мне некуда. «Правильно, правильно», — говорю; а эта паскуда не унимается: «А скажите пожалуйста, до заправки далеко?» — и лыбится в шестьдесят четыре зуба, а сама зенки свои бесстыжие всё ниже, ниже опускает. Не сказать, что я жутко стеснительный, но тут как заклинило: ни матом послать, ни по лбу треснуть. Никогда таким беспомощным себя не чувствовал. «Километров через пять Лукойл будет, — отвечаю. — Там тебе и совести нальют, раз своей не хватает». Эта стерва хихикнула, и слиняла.
Вздохнул я облегчённо, хотел было начатое продолжить, а не тут-то было — застопорился процесс. Испоганила, сука, всё настроение; залез я в кабину, и дальше поехал. И одолела меня с того дня хворь непонятная: бегу в кусты, как солдат по воздушной тревоге, а только штаны скину — отбой полнейший. Я уж и огурцы с молоком жрал, и селёдку с кефиром, девчонки в столовках в меня пальцами тычут, мол, мазохист гастрономический, фанат диарейский…
С неделю я так мучился, раздулся, как дирижабль, за баранкой с трудом помещаюсь; думаю, домой бы вернуться, там доктора с клизмами помогут. И тут очередная тревога случилась, аккурат на стоянке в Саратове. Там под сортир какую-то рубку с бронекатера приспособили, дверь железная со штурвалом, как на подводной лодке, герметично так закрывается. Вот там мой клапан наконец-то в норму пришел. Радости было — чуть не задохнулся. Вот и повелось с тех пор — пока не запрусь, как Гитлер в бункере — нет мне удачи.
— Не рассказ, а целый анамнез,- помолчав, мрачно резюмировал Серёга. Он когда-то имел отношение к медицине, и теперь иногда пользуется врачебным лексиконом, вводя в ступор несведущих собеседников. Ну сами представьте дальнобойщика, рассуждающего о проблемах лапароскопии — ведь однозначно слесарь-гинеколог. — У вас, батенька, явные симптомы нейронно-афедронного криза… Или проще говоря, синдром куртуазного сфинктера.
Игорь испуганно смотрел на «дохтура», сожалея о выданной в приступе откровенности туалетной тайне. Я тоже насторожился:
— Слышь, Склифосовский, ты доступней объяснить не можешь?
Тут наш недохилер моментально растерял всю серьёзность, заржал молодым жеребчиком, уткнувшись в ладони, всхлипывая вперемежку со стонами, совсем как Игорь пять минут назад. Мы с Игорем молча ждали. Наконец, успокоившись, он достал платок, вытер мокрое от слёз лицо; глянул на нас серьёзно.
— Извините, парни, не в обиду. У Игоряна проблема, конечно; увидел красивую бабу, бац — запор, рефлекс в подкорке зафиксировался. А я тут подумал… прикиньте, если бы этот рефлекс наоборот сработал…
Я прикинул. Цинизм медиков общеизвестен, их частенько забавляют проблемы пациентов; но чтобы вот так… Не по-товарищески это.
Вообще-то очень актуальная тема, особенно морозной зимой. Заметишь, бывало, заветный ..... на отшибе, скачешь к нему через сугробы, как сайгак по барханам, а там… из технологического отверстия торчит сталагмит чуть не метровой высоты, а рядом заботливо сложены две-три пары кирпичей. Представляете глубину стресса? Хотите спросить, зачем кирпичи в деревянном сортире? А вот догадайтесь…
Стоявший в дальнем углу рефрижератор поперхнулся и заглох. О, благословенная тишина! Наверное, для того, чтобы мы её как следует ценили, нам и даны соседи с перфораторами. Из кабины вылез здоровенный водила и вразвалочку направился к нам. Я и представить тогда не мог, что вижу героя будущей байки о суровых челябинских дальнобойщиках…
Но обо всём по порядку.
Он мне сразу же не понравился. Он был в папахе. В обыкновенной такой мохнатой казачьей папахе, правда, без коня и без шашки. Зато с длинными висячими усами и в синих штанах на толстых ляжках, да ещё с лампасами. Тарас Бульба. Семён Будённый. Этнопатриот, млин…. Вы можете не соглашаться, но я терпеть не могу понты, особенно национальные. Я не против самоидентификации народов посредством ношения определённого вида одежды, но есть же какой-то предел традициям! Ну не принято в российской средней полосе так выпендриваться. К примеру, даже самый ортодоксальный шотландец не рискнёт вот так запросто гулять по суровому Челябинску. В смысле, отморозит всё нафиг.
Папахоусый лампасник церемонно пожал нам руки, — Павел, Павел, Павел. — и поинтересовался:
— Чайком угостите?
— Да пожалуйста, только кружку неси.
Через минуту он вернулся, и на столе появились три небольших корявых яблока и сиротская кружка едва не литрового объёма. На языке так и вертелось сакраментальное: «Ваша скромность может сравниться лишь с вашей щедростью», но я промолчал. Мало ли что у человека с юмором. А кипятка не жалко.
Знакомая всем ситуация: сидят люди, общаются весело и непринуждённо, но тут появляется ещё один, и всё — конец идиллии. Вроде не враг и не начальник; коллега, можно сказать, собрат по ремеслу; а вот возникает интуитивная антипатия, причём у всех сразу. Беседа скомкана, неловкая пауза затягивается, все косятся на чужака и ждут: мол, чего скажешь, мил человек? И зачем вообще припёрся?
Мил человек церемониться не стал, вылил в свою необъятную бадейку пол-чайника заварки, долил кипятком, сыпанул сахару от души. Достал из кармана конфету, развернул, запихнул её в рот, уронив фантик на пол…В общем, стремительно терял очки. Шумно хлюпнул чаем и тоном ленивого таможенника вопросил:
— Охрана у вас знатная. Куда едем, чего везём?
Вообще-то интересоваться характером груза и маршрутом у малознакомого коллеги — жуткий моветон. Отдаётся давнее эхо девяностых — а вдруг ты бандитский осведомитель? Да и здравый смысл не позволяет кричать на всю улицу — мол, смотрите все, у меня есть куча денег, и лежат они вот в этом чемодане. Поэтому Игорёк неопределённо пожал плечами, и выдал, вспомнив страшилки на сигаретных пачках:
— Да всякое везём. Эмфизему, рак, импотенцию. Страдания и мучительную смерть.
Павел удивлённо поднял бровь, спросил, недоверчиво скалясь:
— Поди, отходы радиоактивные?
Я чуть чаем не захлебнулся. Серёга с Игорем тоже застыли от неожиданности.
— Это с чего вдруг такие выводы?
— Ну как с чего…- Паша даже усы растопырил удивлённо, мол, очевидно всё. — Вы ж на Урале живёте. Всё дерьмо к себе собираете, храните, обогащаете. Что ни день — выброс какой-нибудь. Маяк, Теча, Карачай, ….Я вас светлячками называю, вы ж, наверное, от радиации в темноте светитесь! Я не знаю, как нужно облучить мозги, чтобы там оставаться. Нормальные люди давно все поуезжали. Я и сестуху к себе забрал, в этом вашем Снежинске училкой работала; много чего рассказала. У вас же там через одного не рак, так импотенция, и эта, как её… Эмфизема! От радиации и дети дебилы. Мне любые деньги давай — я даже близко от вашей помойки не проеду.
Я посмотрел на него внимательнее. Нет, он не нарывался, не провоцировал, не пытался оскорбить — он с непосредственностью идиота лишь озвучивал своё мнение; без оглядки на реакцию собеседника, не подозревая о чувстве такта и даже об инстинкте самосохранения. Ну да что ему инстинкт, этому лосю кубанскому… Наверное, никто не учил его хорошим манерам — за здоровье опасались. А может, скидку делали на отсутствие мозгов; мол, мели, Емеля, чего с дурака взять. Вот ведь загадка природы — радиация на Урале, а этот конкретный даун родился на экологически чистых просторах Краснодарии. Бывает же… А научить манерам стоило бы, для его же пользы. Главное — повалить, а там втроём запинаем.
Я уже почти поднялся, чтобы перейти к действиям, но Серёга положил мне на руку тяжёлую пятерню. Другой он держал за плечо восставшего было Игоря, придавив его к скамейке; видать, тот тоже имел, что сказать. Серёга молчал, лишь улыбался слегка, глядя куда-то в сторону. Нехорошо так улыбался, зловеще. Наконец, заговорил:
— Прав ты, конечно, Паша; во всём прав. Живём, как в страшном кино: вода отравлена, продукты — сплошная химия, выбросы, радиация, спим в противогазах. Окна в квартире не открыть — пыль радиоактивная. Гадим, где попало, разную пакость сливаем, куда придётся, отходы со всей европы собираем… Если дожил до сорока — считай, повезло. А не уезжаем с Урала — так нам, по большому счёту, уже без разницы; ещё год-другой — и кранты…
Он тяжко вздохнул, опасливо зыркнул по сторонам, и словно решившись, придвинулся к собеседнику и вполголоса продолжил:
— Ты вот интересовался, что мы везём; так я тебе скажу: угадал ты, Паша. Отработку мы везём из Курчатовского института. Стронций-90, слыхал про такой? Не чистый изотоп, конечно, с цезием и йодом, по восемь сборок на машину всего-то… Спецтранспортом дорого, поэтому пятнадцать тонн свинца на бортах, чтобы нуклид не фонил, как Фукусима. Да толку с этого свинца… Мы ж не просто так расцепились. Таблеточки вот пьём, йодид калия называются. Для щитовидки дюже полезно.
Серёга достал из кармана пластиковый пенальчик, высыпал на ладонь пару таблеток, протянул Паше.
— На, глотни на всякий случай, ты ж всю ночь тут гамма-частицы ловил…
Но тот отпрянул от раскрытой ладони, как кот от пылесоса, вжался в угол беседки. Нечасто доводится наблюдать такую резкую метаморфозу: только что вальяжный, весь из себя надменный, он вдруг побледнел, скукожился, как подбитый дирижабль; взгляд его заметался и я, наверное, впервые понял, что умею читать чужие мысли. Да и чего там уметь — они сияли на его потном лбу крупными буквами, как реклама на билборде.
Всё сходилось — и отдельно стоящие прицепы, и сопровождение, и эти отмороженные челябинские смертники, для которых без разницы, что возить — детские памперсы или ядерные отходы. Его удачная, казалось бы, шутка вдруг обернулась кошмарной реальностью. И самое страшное — он провёл всю ночь рядом с невидимой смертью, а как умирают от лучевой болезни — сестра рассказывала…
Чай был моментально забыт вместе с кружкой; Павел рванул к своей машине с такой скоростью, что стало любопытно — успеет затормозить перед кабиной, или погнёт её своей понтовой папахой. Успел. Хлопнул дверью, взревел движком, и диким мустангом вылетел из ворот стоянки, перепугав случайные легковушки.
Мы смотрели на оседающую пыльную тучу, а Серёга сочувственно заметил:
— Жуткая штука эта радиофобия. Вон что с людьми вытворяет…
Игорь озадаченно почесал затылок и спросил:
— Слышь, Серый, а откуда у тебя этот… как его… йодид калия?
Серёга усмехнулся и вынул из кармана давешний пенальчик:
— Кислота ацетилсалициловая. Говорят, для сосудов дюже пользительно, — и закинул таблетку в рот.
Игорь покосился на забытую гостем кружку, брезгливо взял её двумя пальцами и бросил в мусорку.
Если вы думаете, что на этом история закончилась, то крупно ошибаетесь. Минут через двадцать в клубах пыли на стоянку залетел ППСный УАЗик. Из него вылез лейтенант, измученным взглядом просканировал полупустую стоянку, зафиксировал мирно стоящие фуры и направился к нашей беседке.
— Добрый день, граждане террористы. Документы на груз имеются?
Серёга сообразил быстрее всех. Изобразив классический фейспалм, он глухо простонал:
— Бля… Он ещё тупее, чем я предполагал…
До нас тоже начала доходить причина визита силовиков. Пошутили, блин…
Через пять минут, проверив документы и побеседовав с нашим сопровождением, лейтенант жаловался, попивая чай в беседке:
— Вы даже не представляете, насколько бдительны наши граждане. Один сосед трупы в гараже прячет, другой — соседский коврик перед дверью отравой поливает… И на каждый сигнал мы обязаны отреагировать. Вот и сейчас будем ждать химиков из Рязани — своих-то нет. А вы в следующий раз такие шутки не шутите. Это только нашему правительству позволено.
К вечеру подъехали рязанские вояки с дозиметрами, походили вокруг фур, и вполне ожидаемо ничего не обнаружили. А наш корпоративный фольклор пополнился очередной правдивой историей. |
